О ПЕРСОНАЖЕ
1. Имя, возраст, раса
Рэйф Ренан, 24 года, человек (проклятый - волк).2. Род деятельности, титул
Наемник, странник, беглец.3. Внешность
Efren Garza
Высокий, стройный молодой мужчина, жилистый, гибкий. У него прямые, длинные волосы цвета сажи; четкие, но не острые, черты лица, выделяющиеся скулы; нос с небольшой горбинкой и слегка вздернутым кончиком; крупные губы. Густые, черные брови; глаза темно-карие с крапинками темного медово-янтарного цвета. На теле есть несколько шрамов, самый большой и заметный из них на спине слева. Когда Рэйф хмурится, выглядит угрожающе. Если задумчив, может показаться, будто о чем-то грустит. Щурится, когда смотрит на объект своего внимания, оценивая и наблюдая. Улыбается редко. Немного скуп на визуальное выражение своих эмоций. В целом достаточно хорош собой, похож на мать.
В обличье волка - серо-черный крупный зверь, чуть больше в размерах, чем средний волк.4. Образ персонажа
Помню свое детство в медово-красном цвете яблок. В рыжих, усталых лучах заходящего за сизый горизонт солнца. Под широкой кроной старой яблони, растущей во дворе, щедрой на плоды и тень в летние дни, мне нравилось наблюдать за стайками облаков. Всегда свободные, они плыли по голубому полотну, послушные ветру. Мне хотелось быть как они свободным, безмятежно купаться в бесконечной синеве. Я помню младшего брата. Его счастливое румяное лицо, самодовольный взгляд, значащий лишь то, что мне перепадет за его проказы.
Наш отец был успешным торговцем. Настолько успешным, что его вранье становилось правдой. Он умел очаровывать даже самых недоверчивых покупателей. Редкостный мерзавец и пройдоха. Он был любителем театра, смотрел спектакли с упоением и восторгом и сам был великолепным актером: казалось, если притворится калекой, ему поверят без сомнений даже не видя увечий. Отец не был уродлив телом, зато был уродлив душой, и я уверен, что любить он умел лишь себя и деньги.
Еще он любил женскую ласку. Хвастал перед друзьями-выпивохами, как охмурил очередную деревенщину, пообещав ей женитьбу и беззаботную жизнь в городе. Их громкий смех резал слух и был напоминанием моего ничтожного факта рождения. Я носил им вино, терпкое, со стойким запахом древесины, а они насмехались надо мной и моей матерью. Я не знал даже ее имени. Отец его не помнил.
Моя мать с юных лет жила одна. От заурядных родственников ей достался ветхий дом на отшибе. Ее не очень-то и жаловали. Сирота, слишком стройная для тяжелой работы, мать с трудом могла поднять два полных водой ведра. Она любила собирать травы и готовить из них лекарственные настои. Научила ее этому одинокая старуха - не то родственница, не то просто случайно встреченная знакомая. Говорили, старуха та была ведьмой. Ее боялись, но шли к ней в тяжелый час. Хорошо запомнил ее сухую фигуру в темных лохмотьях, а вокруг безжизненные болотные деревья и выжженная осока.
С отцом моя мать встретилась на ярмарке. Наивная и доверчивая дурочка поддалась на сахарные речи мужчины. Не знавшая ласки, растаяла в объятиях лжеца и слепо следовала за ним, как зачарованная. Она жаждала избавиться от бремени одиночества, колким огнем поразившее ее легковерное сердце. Незрячей кошкой мать внимала голосу и шагам своей страсти, позабыла о травах и плетенках, что пошли гнилью. Не слышала она голос внутри себя - ее демоном стал тот, кого я звал отцом.
Последний раз мать улыбалась, когда еще любила. Отец нашел выгодную невесту, союз с купеческой дочкой. Короткая пьеса с очередной деревенщиной была окончена, сердце матери оказалось разбитой дешевой декорацией. Как ненужную псину отец изгнал ее из жизни, посмеявшись наивности и вере, будто безродная девка могла быть для него чем-то большим, чем временной забавой. Любовь обратилась ненавистью, ледяным стало сердце моей матери, ее душа почернела, как неблагородная сажа. После себя она оставила проклятие: первенец отца, прожив двадцать затмений светила мертвых, обратится зверем, что будет воем встречать рождение холодного небесного спутника и воем провожать его путь к старению; зверь отпустит его лишь когда приемная дочь богов отдаст ему свое сердце, ибо лишь плод чистой любви способен зверя сделать человеком.
Тогда моя мать еще не знала, что понесла.
Мне запомнился материнский дом: холодный в мрачные, снежные поры и заполненный травяным ароматом в месяцы спеющих плодов. Эта женщина всегда была бледна, болезненный вид превращал ее в подобие образа смерти. Мать была красива даже когда кожа обтягивала ее истонченные пальцы и впалые щеки. Мне нравилось водить руками по ее черным, как вороново оперение, волосам, а она никогда не улыбалась. Только прижимала меня к груди и тихо плакала. Она никогда не произносила своего имени, будто не хотела, чтобы я запомнил ее. Но ее образ и темные глаза, полные молчаливой печали, навсегда остались в моей памяти. Мать не была нежной. Она не была злой и строгой, но от нее веяло холодом. Я знал, что она заботилась обо мне и возможно любила, звала волчонком и иногда водила худой рукой по моей голове. И повторяла, чтобы я не привязывался к человеку, никогда не доверял, не верил обещаниям. Говорила, что не лгут лишь мертвецы и святые, потому что первым нечего терять, а вторым все прощено. Ее сердце все еще билось; она была грешницей...
После восьмого со дня моего рождения лунного затмения мать отвела меня в город. Я был еще мал и гибок разумом, но моих лет было достаточно для понимания происходившего. Город мне не понравился. Он вонял, пугал острыми тенями и людьми, смотрящими злобными и усталыми взглядами, тонул в непривлекательной пыльной суматохе. Весь путь мать молчала. Ее глаза казались мне еще темнее, чем прежде, взгляд был пустым, а руки - горячими. Она сильно сжимала мою руку; я молчал сквозь боль и не отпускал ее, боялся, что потеряюсь.
Город уже покрылся мраком, когда мы остановились у большого каменного дома. Только тогда я узнал, что это дом моего отца. Это ничего для меня не значило, слово “отец” не было мне знакомо, не было родным и важным. Мать оставила меня у раскидистой яблони. Сочные листья как будто слабо светились, впитав в себя тусклый свет огня во дворе. Я наблюдал за дрожью ветвей, размышляя об их безмолвной грусти, прислушивался к голосам со стороны дома, не разбирая ни слова, я доверял матери и ждал ее с сыновьей покорностью. Она так и не вернулась за мной, и я полночи простоял под деревом в ожидании.
Когда мир вокруг затих и лишь редкие шорохи разрезали собой мрачное молчание, ко мне вышел мужчина. Это был мой отец; он выглядел растерянным, будто не знал, что со мной делать. По неясной для меня причине он не выгнал меня, не прибил, как принесенного полудикой кошкой котенка, и не отправил в места для “сирых и убогих”. Моей безумной тоски по матери хватило бы вдоволь, чтобы наполнить море горькой смури. Я пытался найти ее, сбежав из большого и теплого дома: мне не были нужны красивые одежды, мягкие перины и запеченные гуси - мне нужно было всего лишь ухватиться за горячую руку матери. Я не мог найти дороги домой, каждый раз меня находили и возвращали в ненавистный каменный дом. Но едва я начал привыкать к нему, как всех громким воплем о своем рождении известил мой единокровный брат.
Его мать иногда была добра ко мне, говорила, что благодаря мне этот пухлый, маленький человек появился на свет. Когда с ним что-то случалось, она смотрела на меня с раздражением и обреченностью, повторяла, что в бедах ее драгоценного чада виновен я же. Только спустя много лет я понял, что моя мать помогла этой женщине забеременеть. Платой за снадобья был я. Долгие годы мне не удавалось смириться с мыслью, будто меня продали, совершив обмен. Продали за лучшее существование, как считала та, что дала мне жизнь. Обида на мать не изменила моей тоски по ней, встретиться я с ней увы так и не смог; даже если она появлялась в каменном доме, никогда больше не приходила ко мне.
Брат взрослел. Его холили, лелеяли его прихоти, прощали проказы, и если он совершал что-то серьезное, отвечать за него вынужден был я. Если бы не соглашение с моей матерью и долг перед ней, наверняка меня оставили бы в лесу, отдав на съедение диким волкам. Я не был тем сыном, которого ждали, я был черным пятном, выродком, но отец не отрицал мою полезность. Со временем я стал послушным слугой, мне было запрещено называть отца отцом, его жену мачехой, а брата - братом. Понимание этой жалкой судьбы стало привычкой: я был покорным и беспомощным, молчаливой тенью на празднике жизни семьи, которая никогда не была мне родной.
Когда мир перешагнул через двадцатое затмение луны, все изменилось. Изменился я - но мне не запомнился тот день. Все, что запомнилось - боль. Бесконечная, рвущая и сломавшая меня, она бросила мое неокрепшее тело в пучину одиночества и ненависти. Отец бросил это же тело в холодный, каменный подвал, из которого не были слышны ни мои крики, ни волчий вой. Я ничего не понимал, и лишь спустя несколько встреченных мной молодых лун человек, причастный к моему появлению на этот свет, рассказал, кто виновен в проклятии. Моя собственная мать обрекла меня на муки. За ее несдержанные слова расплачивался я.
Приговоренный к терзаниям в темнице, я молил отца выпустить меня. Небольшая комната с низким потолком пахла сыростью, такой, какая бывает в погребе. Мне думалось, я дичаю, оставшись наедине с этим запахом, въедливым холодом - и зверем внутри себя. Не знаю, сколько времени прошло в заключении, но свобода мне была подарена мачехой. Она не смогла бы смягчить ледяное сердце отца, но, обладая незаурядным умом, доказала, что даже такое чудовище, как я, может быть полезно. Солнечный свет еще никогда не был таким желанным, пища такой сытной, постель - мягкой. Но каждую ночь новолуния и каждый день стареющей луны я был вынужден уходить в темную сырость вновь и вновь. Я ждал того дня, когда отец избавит меня от этой тяжбы, лишит мое тело жизни, разрушит круг проклятия; он этого не сделал. Я был готов стать для него послушным псом, хоть сам не знал, к чему мне такое существование - я ненавидел ночное светило, когда оно начинало свой путь, ненавидел дневной свет, когда луна возвращалась в мир мертвых. Прошло еще несколько лет, мне было позволено служить этой семье, обучаться простым наукам, необходимым для помощи в разросшемся деле торговца и защиты его товаров. Волк стал собакой. Отец увидел во мне пользу, он не стал мне родней, но стал хозяином. Я испытывал радость, когда видел его одобрение, я был предан ему и хранил его покой холодным блеском меча, острыми зубами и сильными когтями зверя, слепой верой, что однажды он примет меня если не в роли своего сына, то воспитанным прислужником, близким к нему. Я ждал того дня, когда принесенное мной душистое вино он предложит разделить со мной, когда моя мать останется в его памяти не податливой дурой, а просто женщиной, давшей мне жизнь.
Мой брат достиг возраста женитьбы. Он вырос крепким, капризным и плотным мужчиной, требовательным, жадным и хорошо знающим дело семьи. Мне же не было суждено найти ту, с которой я смог бы разделить кров, постель, радости и горечи - кто полюбит зверя? Я скрывал себя, свое второе обличие и не ждал никого, кому мог рассказать о своей тайне. Мое сердце сжималось от тоски, тело изнывало без ласки, и хоть я знал женщин, этого мне было недостаточно. Но как бы я ни жаждал избавить себя от одиночества, помнил о святой любви, способной сделать меня полноценным человеком, понимал, что проклятие никогда не удастся снять.
Тихое новолуние, господствующее над небесной тьмой, усыпанной алмазами звезд, было моим любимым временем. Волк не являлся за мной ни днем, ни ночью, я мог вдохнуть свободу полной грудью. В новолуние мой брат связал себя семейными узами с женщиной. Днем я наблюдал за ними в тени, ночью из тени слышал настойчивый скрип мебели доносившийся из их покоев. Невестка была похожа на измученную лань - новая игрушка брата, которая теперь полностью принадлежала ему. Одному ему, и он душил ее ревностью. Эта женщина была добра ко мне; мы часто встречались взглядами, смотря издалека, но никогда не прикасались друг к другу. Я сочувствовал этой нежной лани, попавшей в плен равнодушия и собственничества, я не любил ее как свою женщину, но мне становилось тоскливо, если мы не виделись. В ее больших глазах цвета голубого хрусталя была заметна восторженная радость, когда она смотрела в мою сторону - это давало мне надежду, будто судьба однажды будет на моей стороне.
Тишина и тьма новолуния стали мне противны с той ночи, когда невестку нашли убитой. Говорили, ее разорвал волк. Мне не удалось отдаться печали по ней как должно: брат обвинил меня. Отец не стал слушать, его сыном был не я, не меня он рвался защищать, пусть даже имя истинного преступника было ему известно. Они с братом знали, что в дни покоя луны волк отпускает меня, знали, что сами укрывали чудовище. Но чудовищем в этот раз был не я. Жестокая случайность была скрыта неумелыми следами, имитирующими волчьи когти и зубы, обернута в саван и наскоро закопана в земле. Для всех бедняжка осталась жертвой лесного убийцы, для тех, кто знал обо мне, убийцей стал я. Удобная позиция, мнимая причина - нелегкая добыча.
Я бежал. Они объявили охоту на волков. Знали, что рано или поздно я попадусь если не в обличье человека, то в шкуре зверя. Я больше не был преданным псом, я стал по-настоящему свободен, но никогда раньше одиночество не было таким невыносимым для меня. Во снах ко мне приходила мать, размытые образы, которые забывались после пробуждения, беспокоили меня. Тогда я вспомнил ее наставления и ушел с земли, которая никогда не станет мне домом.
Помню те медово-красные яблоки и сильные ветви дерева, на которых висели сладкие плоды. Не знать мне больше их сладости, не спрятаться в щедрой тени старой яблони.5. Семья и окружение
Мать - местонахождение неизвестно;
Отец - успешный торговец, жив;
Мачеха - жива;
Единокровный брат - наследник дела отца, убийца невестки, жив;
Невестка - мертва.6. Дополнительная информация
Из-за проклятия оборачивается волком. В новолуние не оборачивается ни днем, ни ночью; в период растущей луны оборачивается от заката до рассвета; в полнолуние находится в образе волка и днем, и ночью; в период убывающей луны - от рассвета до заката. Обернувшись волком полностью сохраняет человеческий разум. Превращение занимает некоторое непродолжительное время и сопровождается неприятными ощущениями, болью. Контролировать превращение невозможно.
Хорошо обращается с мечом и луком. Умеет считать, читать и писать на рейнсианском. Хорошо ориентируется на местности. Также умеет ориентироваться по звездам. Немного разбирается в лекарственных травах и лечебных настоях, может подлатать легкие раны.7. Цели в игре
Избавиться от проклятия с помощью сестры-инквизитора; попытаться отыскать мать; найти свое место в мире.ОБ ИГРОКЕ
1. Откуда узнали о нашем форуме
Позвали.
2. Связь с игроком и частота отписиПо мере занятости.
3. Разрешение на передачу
Нет.
Отредактировано Рэйф Ренан (18-12-2020 15:12:02)
