Они неслись пуще лютого северного ветра, словно бы тщась угнаться за гаснущим светом тревожного дня. Дюжина крепких всадников в изрубленных латах верхом на взмыленных лошадях - жалкое зрелище, коли помнить уходивший восточным трактом к королевскому лагерю отряд. Тогда их было без малого пол сотни воинов, да не менее слуг, сменные лошади, обозы с припасами, фураж... где всё это великолепие ныне? Сгинуло в кровавых схватках, в бесплодных скитаниях по Святой Земле. Будь трижды проклят их самонадеянный королёк, вздумавший бросить вызов сарацинскому лису и гори в геенне огненной ненавистный француз, поправший все договоры и союзы.
Теперь их лишь дюжина, покрытых не славой, но кровью и потом оборванцев, едва избежавших пленения и смерти в лапах нечестивцев. Дюжина, что загоняла последних лошадей, страшась встретить ночь вдали от крепких стен. Памятовали они об ужасах, что скрывал мрак, но пустынные владыки ночи - не чета родным.
Сожженные монастыри, покинутые деревни, полуобглоданные тела по обочинам дорог - хорошо же их встречало родное королевство, милостию, а скорее дуростью Ричарда, оставленное без защиты. Расплодилась, позабыв про крепкую сталь и всеочищающий огонь, лихая нечисть. Мелькали вдали, у старых курганов, умертвия, тоскливо подвывали близ селений баргесты. Страх поселился на Английской земле. Поселился оный и в сердцах людей, не ведающих, целыми ли найдут они оставленные некогда дома.
- Милорд барон, ночь почти. Не поспеть к замку, лишь коней загоним!
Крик отчаяния едва пробился сквозь свист ветра и оглушительный по промерзлой земле перестук конских копыт. Но многого ль добился, возымел ли действо? Что ж, возымел, коли скакавший во главе отряда всадник поводья натянул, скакуна своего осаживая. Захрапел конь, приседая и мотая страшной, сетью шрамов покрытой головой. Осаживали лошадей и прочие воины, подле своего господина замирая, да каждое слово старика жадно ловя. А тот, привстав на стременах - словно не было на плечах груза лет и тяжелого доспеха - огляделся, хмуря светлые брови да цепким взглядом окрестные земли охватывая.
- И правда не поспеем, - прозвучало нехотя, но был ли смысл против правды идти. - Проклятый лес рядом и ладно бы отребье разбойничье там обитало. Нет, слышу я этот вой, знаю проклятый.
И, словно бы в унисон, тупой болью хватило правое плечо - аккурат, где под сталью, кожей выделанной и тканью скрыты были застарелые отметины от острых когтей. Не выдержал барон, прижал руку к наплечнику да глаза прикрыл, досадуя на собственную слабость. Коли о ранах всё поминать, так до надежных стен и не добраться. Сплюнул зло барон, мотнул головой и, поводья натянув, заставил скакуна заплясать на месте. Не далече до замка, но дорога сердце холодила - лесом да кладбищем и стороною от моровой деревни. И при свете солнца то не по себе становится даже бывалым рубакам, под луною же...
Но коли стороной на развилке скорой податься - да, там шанс был. Менее лиги, луна еще высоко не поднимется как достигнет отряд крепких стен. Не дружеский дом, но какая никакая, а крыша. Тем паче - свой вассал. Примет и слова не скажет поперек.
- Ладно, будет лясы точить, - процедил, решившись, всадник. - Восточнее берем, вестниками будем.
Переглянулись промеж собой всадники, кто устало, а кто и с досадой. Никто не хотел дурную новость в дом нести, но выбора то не было. Дали шпор лошадям и вновь за угасающим светом погнались.
Верно рассудил старый барон, еще полуночи не было, как сменился галоп рысью, а после - вовсе шагом, негоже лихо в чужой дом влетать. Да и ворота на ночь уж затворили, поди сразу стражу добудись. Своего правда добились, да заплясал свет факелом на влажных от дождевой сыпи доспехах, звонкий цокот разрушил ночной покой, залаяли обитатели псарни, засуетились слуги.
- Добро, поспели, - изо рта рыцаря вырвалось облачко пара - только и жди, что изморози по утру.
Конь его уже едва шел, устало водя впалыми боками - того и гляди рухнет животина. Впрочем, всадник был не лучше, но хоть спешился без чужой помощи и, бросив поводья заспанному слуге, что подскочил спешно, тяжело двинулся к высоким дверям. Отчаянно ныли старые раны, вторили им свежие, плохо затянувшиеся отметины сарацинских кривых клинков.
- Хозяйку буди, барон Уитмор прибыл, вести есть. Да о людях моих и лошадях вели позаботиться, - то прорычал старик устало, выбежавшему встречать юнцу. А тот и растерялся, то ли не признал хозяина земель, то ли просто блаженный оказался. - Живее, парень или меча ждёшь? Так за мной не постоит!
И, во исполнение угрозы своей, рыцарь хватил обтянутую потертой кожей рукоять висевшего на бедре меча.
Подействовало магически, юнец сорвался с места, предвосхищая появление барона под сводами старого замка. Впрочем, какой там замок - Уитмор скривился, с трудом по ступеням поднимаясь - ветхое недоразумение, знававшее лучшие времена. А те уж не наступят, дальше будет хуже. Болезненный хрип, последняя ступень осталась позади и, ведомый прежним испуганным пареньком, барон вошел под своды дома своего вассала. Оставшегося в песках под Хаттином, о чем его родным вскоре предстояло узнать.
