[indent] За что Кристофер не любил порт и близлежащие к нему территории, так это за запах. Рыба, особенно тухлая, пот трудяг-грузчиков и сальные нижние юбки не самых свежих шлюх - изнеженный поэт предпочитал места и людей почище. А тут ещё и в буквальном смысле дурно пахнущее дело: пропажа связного, что должен был приплыть из Эстанеса. Лучше не бывает.
[indent] О происшествии Майер знал сразу из двух источников. Во-первых, Братья имели с информатором какие-то личные дела, из-за которых так сильно обеспокоились его исчезновением, что направили на его поиски не абы кого, не мальчика на побегушках, а одного из наиболее видных своих братьев, который на своём веку пережил уже не один десяток товарищей из организации. Во-вторых, Кит услышал некоторый разговор коллег по делам разведки, из чего сделал выводы, что не ему одному придётся выискивать следы пропажи. И это крайне осложняло дело, поскольку ни одной из сторон он ни отказать не мог, ни попасться под подозрение не желал. Выражение "вертеться, как угорь на сковороде", расхожее среди простого люда, приобретало для него новые краски.
[indent] Братья выдали ему необходимую информацию о контрабандистах и предположительном месте встречи с ними, но предупредили, что в случае непредвиденных обстоятельств Перу придётся полагаться только на себя самого. Никто его задницу прикрывать не собирался, пусть он и являлся для преступной организации ценным кадром. Вот так и зарабатывай себе репутацию годами верной службы - а тебя потом в расход.
[indent] Кристофер откровенно боялся соваться в портовый кабак. Что если там его увидят агенты Когтей? Как он будет выкручиваться, если его, говоря местным, морским языком, "возьмут за жабры"? Да и судя по описанию контрабандисты эти были ребятами достаточно суровыми, чтобы в лучшем случае вместо разговоров послать его в задницу, а в худшем... Не известно ведь, сам ли собой пропал их драгоценный связной, правда ведь?
[indent] В таверне было людно, шумно и душно. Знойный день никак не располагал к длительным прогулкам или другим активным занятиям - с гораздо большим рвением Майер сидел бы сейчас за написанием новой пьесы, а ещё лучше - поспал бы до сумерек, чтобы выбраться из дому по свежему вечернему воздуху. Но невыполнение приказов старших братьев было чревато последствиями весьма не самыми приятными, поэтому выбирать особо не приходилось. Привыкнув к откровенно хреновому освещению кабака, поэт огляделся, без труда определяя компанию, к которой ему предстояло присоединиться. Но кроме того осторожный Фаворит внимательно оценил и других посетителей заведения, прикидываясь, что торгуется с развесившей груди проституткой о цене за её ласку. Контингент был самый ожидаемый... За исключением одной лишь фигуры, которая плохо вписывалась в антураж. Молодая на вид девица, сидящая в одиночестве за миской какой-то сомнительной местной жратвы, словно заблудилась, ошиблась эдак на пару кварталов, но решила скоротать знойное время, где пришлось. Не то чтобы она вызвала у Кита какие-то подозрения, в иных обстоятельствах он бы и вовсе предложил юной особе послушать несколько его памфлетов... Но явно не в этот раз.
[indent] Знакомых лиц поблизости не наблюдалось. Тем лучше для Кристофера: значит, если кто-то из Когтей или их соглядатаев приставлен вынюхивать информацию о контрабандистах, то они с поэтом не знакомы, следовательно, о его вмешательстве в дело никто никому не доложит. Собрав всю имеющуюся в запасе волю в кулак, мужчина распрощался с разлюбезной, но неуступчивой шлюхой, направляясь к нужному столу.
[indent] - Справедливые Братья шлют вам пламенный привет, господа! - Ему сказали, что эту фразу должны узнать, что она для дельцов-мореплавателей будет чем-то вроде пароля, а потому напряжённый, но не выказывающий того виршеплёт постарался произнести её достаточно громко и чётко. - Надеюсь, море было благосклонно, и путешествие через него прошло без происшествий?
[indent] Один из контрабандистов кивнул ему, жестом руки дав понять другим, что беспокоиться не стоит, а заодно пригласил "дипломата" присоединиться к их трапезе и велел поставить перед гостем кружку. Его Кит мысленно отметил старшим, предположив, что диалог целесообразнее будет вести именно с ним.
[indent] - Море не бывает благосклонным или нет. Море - это море. Сегодня оно тихо, завтра волнуется, сегодня ты плывёшь, а завтра - тонешь. Ты никак на корабле не был никогда? - мужики вокруг отозвались насмешкой, но агрессии или даже недружелюбия не проявляли.
[indent] - Ваша правда, любезный, от кораблей и моря я далёк, как крот от императорской перины. - Майер постарался поддержать тон беседы, улыбаясь, хотя от мерзкого пойла в первую очередь захотелось скривиться. - Зато в сухопутных делах считаюсь достаточно сведущим. Должно быть, поэтому Братья направили меня к вам: Рейнс - город большой, на его дорогах легко заплутать.
[indent] - Вот как? - старший хмыкнул и отпил из своей кружки, после вытирая пену с усов. - И что же, Братья твои хотят, чтобы мы с ребятами топали за тобой куда-то?
[indent] - Если то окажется необходимым. Насколько мне известно, между нами и вами есть некоторые договорённости, но пока что никто не получил никаких результатов от этого союза... Братья беспокоятся, не случилось ли чего непредвиденного, что могло неблагоприятно отразиться на условиях нашего дружеского сосуществования?
[indent] По повороту сразу нескольких голов в сторону главаря контрабандистов Кристофер догадался, что что-то неладно. Вся эта затея казалась ему всё более и более скверной, внутри всё так и кричало, что пора сматываться, пока есть на чём. Но если не эти ребята оторвут ему ноги, то Братья, так что выбирать Перу особо не приходилось.
[indent] - Ах, вот оно что... Братья беспокоятся, не полетят ли к Агресу наши договорённости. - мужик коротко посмеялся и в два глотка допил своё пиво. - И на переговоры отправили тебя, говоришь? Странно, странно. Ну да что там. Если нужно, можно будет и пройтись. Так сказать, вы нас любезно встретили, мы на ваше приглашение любезно отвечаем. Только давай-ка, знаешь, мы жару переждём за кружкой тёмного, посидим пока, побеседуем. В море оно знаешь, как - только вода да небо кругом, знай себе мечтай о пиве и девках. Эй, красавица! А ну-ка неси ещё мне и моим друзьям выпивки! Ну что, сухопутный, не побрезгуешь с нами солонины ломоть разделить? А уж потом отведёшь меня к твоим старшим, поговорим, значит, по делу.
[indent] Кристоферу подобная перспектива куда как не нравилась. Но звучал бывалый моряк весьма убедительно, да и деваться ему всё равно было некуда. Поэтому пришлось поэту давиться кислым портовым пивом в сомнительной компании...

— Родственника императора? — Серхио показалось, что он ослышался. Не верилось, что чародейка, которая в варится в котле противоборствующих разведок, дел когтей и шпиков всех мастей, знает, с чем они свой хлеб едят, серьезно предлагает привлечь к их грязным делам целого аристократа. Да еще и какого. Серхио возвращает ей мрачный взгляд, полный укора и недовольства, который был и сам по себе достаточно красноречив, можно было вполне обойтись и без дальнейших объяснений. — Поверь мне, чародейка, ты не хочешь знать ценй этой самой государевой милости. Как говорится, пусть нас минует и гнев господина, и его ласка. За ласку я тебе потом как-нибудь расскажу пару поучительных историй, напрочь отобьет желание связываться с родней тех, от кого напрямую зависит, сколько твоя голова удержится на плечах.
А ведь она совсем не кажется наивной. Не выглядит вчерашней новобранкой, которая еще могла бы серьезно искать выгоды в дружбе с родичем правящего императора, и Серхио на мгновение даже задумался об истинных истоках таких мыслей — но быстро отбросил эти размышления, как не стоящие внимания. У них были дела поважнее.
— Ты в одном права, таким обычно лучше держаться подальше от передовой. А у нас с тобой, Каталина, самая что ни на есть передовая. Передовей, мать ее, некуда, — он поднялся с низкой тахты, покривился, будто у него защемило поясницу. Следы недавнего приключения еще давали у себе знать. Да и перелом, полученный при погрме эстанского квартала, не зажил, кажется, как надо. Стоило бы серьезно спросить себя, не слишком ли он стар для подобного дерьма, но Серхио даже не заикнулся — кроме него разгребать этот жар некому, руки белы, а его уже давно ко всему привыкли.
— Катакомбы место неприятно. Говорят, там с войны... всякое водится. Слишком много смерти в одном месте. И злой магии. Так что твоя помощь там точно не помешает. И одного юркого хадданея, который эти переходы неплохо знает, сам-то я в них что слепая крыса, ни беса не смыслю. Готова идти сейчас?
Он бы предпочел это не откладывать. Всего-то надо послать за Мару — и можно двигаться.

Здесь никогда не стихал ветер, и море, накатывающее на скалы, никогда не было по настоящему спокойным.  Он влюбился в это место с первого взгляда, как только и влюбляются по-настоящему, влюбился лет десять тому назад, когда вынужден был выйти из заглохшего автомобиля в знойное марево колышущегося над пыльной дорогой воздуха. Бросил один взгляд в сторону чаячьего крика и сердце его пропустило удар, а потом забилось часто-часто, а душу его охватил тот чистый восторг, который испытывает человек в те редкие для живущего в мегаполисе мгновения, когда воочию видит, сколь грандиозен на самом деле замысел Создателя и непостижим его гений.
Скалистая гряда, плавным изгибом уходящая в море, напоминала спину гигантского ящера. Острые камни, практически одинаковые по форме, листовидными зубцами поднимались вдоль неё отстоя друг от друга на семь восьмых от своей высоты. Полоса камней поменьше тянулась параллельно высоким, словно второй ряд гребня, и Эйдану захотелось подняться туда, чтобы узнать, а есть ли такая же по другую сторону от больших зубцов.  Что он и сделал, отложив принятие решения о том, стоит ли вызывать эвакуатор, до своего возвращения.
Вторым чудом был дом, расположенный внизу, в небольшой бухточке – темный, гармонично вписывающийся в этот дикий, тревожный пейзаж.  Невидимый со стороны дороги, со скалы он просматривался отчётливо. К дому Эйдан спустился позже, когда удостоверился, что «спина» каменного ящера и в самом деле симметрична, и полоса небольших, скошенных камней тянется так же и с другой стороны грозного гребня. Вблизи, разумеется, оказалось, что красноватые камни далеко не столь идеально пропорциональны, но впечатления это не портило.
Участок берега подле дома не был огорожен даже символическим подобием забора, словно построивший его человек был уверен, что здесь никогда не появятся посторонние или, напротив, был рад всякому, кто решится добраться до этой бухты. Вблизи дом выглядел заброшенным и, однако же вокруг него были все самые печальные признаки присутствия здесь человека – свалка, образовавшаяся за несколько лет вокруг старого порыжевшего на солнце дивана. А у самого крыльца стоял старенький ржавый трицикл, на месте корзины которого красовалась обмотанная скотчем и им же примотанная каркасу трицикла картонная коробка.
Теперь свалки нет. Дивана тоже нет.  Неестественно ровная площадка подле дома приветливо зеленеет коротко стриженной травкой, а вместо забора живая изгородь из вымахавшей выше человеческого роста опунции.  А трицикл тот же. Только картонную коробку заменила пластиковая.
Дом же внешне производит странное впечатление.  Крыльцо и навес над ним явно не так давно обновлены, лодочная пристань и вовсе тускло отсвечивает сталью. А вот в самом доме окна просто на просто заколочены досками. Пахнет морской солью, гниющими водорослями и машинным маслом.  Со стен местами свисают полосы отошедшей краски, но некоторые обильно разрисованы и один слой какой-то сложной, замысловатой истории явно наложен поверх другого. В центральной комнате, куда выходят несколько дверных проемов, сквозь зеленоватую воду белеют лица девочек, обрамленные ореолами светлых волос, в пене, выписанной со всем тщанием, если всматриваться, можно рассмотреть переплетённые тела – в соитии, в агонии, людские и химерические. Пена еще не скрыла окончательно сцену битвы каких-то уродливых тощих существ с перепончатыми крыльями с багровыми звездами, напоминающими плывущих спрутов с десятками тонких, расправленных во все стороны щупалец. Этими «звездами» жутко цветет примерно треть стены. Между дверными проемами, поверх отслаивающейся краски висят фотографии в гладких темных рамках.  На одной две белокурые девочки. Та, что постарше, серьезна и кажется недовольной. Младшая же широко улыбается, не стесняясь бреши в два выпавших передних зуба. На второй мужчина лет тридцати с вьющимися волосами и легкой щетиной обнимает хрупкую девушку. Большеглазую, с крупными, чувственными губами. Девушка выглядит лет на восемнадцать-двадцать.
Её лицо можно без труда узнать в самых разных образах, живущих в рисунках на стенах комнат этого дома, увидеть среди лиц и чудовищных морд людей и существ, выписанных мастерски и со всем тщанием, лица двух девочек - тоже.
В центре этой комнаты расположен белый рояль, подле него – стул для музыканта. Больше никакой мебели. Через просветы между досками, которыми заколочены окна, выходящие на террасу, можно увидеть, что там куда уютнее: белые шезлонги, зелень, затеняющая ту часть пространства, где стоит стол, по виду из светлой ольхи. И он накрыт, словно хозяин дома кого-то ждет.
Расположение этого бунгало и то, что Эйдан здесь проводит время, когда хочет побыть один, не было какой-то особенно тайной. Но свою жену он привозил сюда лишь однажды – ей не понравилось то, что дом был запущен настолько, что разместиться здесь с привычным комфортом было нельзя.  Постоянный обитатель, фактический хозяин и создатель этого дома в настоящий момент был удивительно трезв и занимался готовкой, рассуждая вслух о том, как вкусны жареные крабы. Это был сутулый жилистый старик в расстёгнутой рубашке с короткими рукавами и синих шортах.  Тусклые, безжизненные глаза его время от времени устремлялись куда-то вдаль, словно он ждал что вот-вот из-за горизонта появится какое-то судно.
- Может оставишь здесь свою собаку, - предложил он, - ему нравится.
Зара в этот самый момент носился по мосткам, гоняя лаем наглого альбатроса, который лениво перелетал с места на место.
- Нет. Девочки к нему очень привязаны. А ты все равно не будешь им заниматься. Если бы ты хотел, давно завел бы собаку.
- У меня есть Зигги.
Зигги, старый кот обычной пестро-полосатой масти в этот самый момент, возмущенный и оскорбленный до глубины души вторжением на его территорию собаки, прятался где-то под крышей.
Шум подъезжающего автомобиля услышали все одновременно. Зара, забыв про альбатроса, помчался по мосткам к берегу, а старик вопросительно взглянул на Эйдана.
- Ты кого-то ждешь?
- Жена звонила. Сказала, пришли из полиции, - отозвался Эйдан, - я скинул ей геолокацию на случай, если что-то срочное и до завтра не подождет. Наверное, они.
Он поднялся с шезлонга, машинально застегнул одну из двух расстегнутых верхних пуговиц на рубашке и направился в, через гостиную – встречать гостей. Он был уверен, что это Мори, и даже улыбался, предвкушая встречу.
На пороге стояла женщина.
Машину она оставила так, что, открыв дверь, Эйдан не мог видеть, на чем она приехала и был ли с ней кто-то еще.
Настроение у Эйдана мгновенно испортилось. А вот Зара, как раз взбежавший на крыльцо, напротив, обрадовался новому человеку необычайно.  Обнюхал ноги гостьи и, виляя хвостом, заглядывал теперь в её лицо – заметит ли?
- Здравствуйте, - проговорил Эйдан сухо. - Могу я узнать, кто вы?
Взгляд его не выдавал ни малейшего интереса, однако не заметить, что стоявшая перед ним женщина хорошо сложена и привлекательна, он не мог бы при всем желании.

На стоянке пока было тихо. Арлин прислушивалась с осторожностью, но без страха.
Утром она обыкновенно пыталась умыкнуть минутку, чтобы взглянуть в зеркало. В осколок зеркала. Треугольный, аккуратно обточенный по краям, дабы о них не резать руки. До того четким было в нем отражение, будто в окошко смотришь, а оттого и взгляд не оторвать вовсе.
Арлин ни за что не отдали бы зеркало целиком. Далола и Мартин его делили между собой. Они спорили со страстной злобой, и их новорожденные труппы иногда примыкали к стычкам. В светлую ночь полнолуния, когда все уснули, девушка разбила зеркало и ухватила себе самый большой осколок. Так угодно было судьбе, чтобы вышел он как раз такой, какой она могла бы без труда с собой носить! Будто подарок от богов! И прикопать его у помойной ямы удалось быстро. Никто не нашел и никто не прознал о настоящей виновнице.
Ругались потом в ту ночь много. Друг на друга пальцами показывали. Арлин как ни пыталась убедить всех, что никак сами Двое вмешались и зеркало раздора разбилось, но слушать ее не стали. Она ушла прочь в слезах, от криков прочь. Обида горчила, злость жгла изнутри.
Стыдно было не один день, все скребло на душе несколько недель после, но ведь зеркало бы и так не поделили. Зато на руках у нее оказалось сокровище.
В конце всех концов, вышло все славно.
Арлин смотрела в зеркальце пока никто из других путников не видел, таясь как воровка и глядел на нее оттуда Арлем. Она чуть размазала грязь по его подбородку, чтобы не так заметно было, что юношеского пушка там как не видать. У Арлема, конечно, просто отец из рода альвов. Может, сейчас еще борода у него не растет и мочиться в кусты он ходит только один, но все у него еще вырастет - вырастет еще как! - и под сотню лет у него все, что выросло, ого-го-го как сохранится!
Мужчины над ним посмеивались, потому что Арлем все равно смущался и обижался, но Арлин следила за тем, чтобы он не стал шутом. От шутов хотят одного и требуют с них слишком много. У нее выходило хорошо, пока что. От копошения за спиной она не вздрогнула, но зеркало спешно убрала. Арлин сморщила, напрягла мышцы лица так, чтобы чувствовать каждую из них и, когда они расслабились, арлемово выражение легло на них как родное.
Солнце встало. Свет скользнул по пальцам.
Арлем закряхтел, разминая плечи. Нашел рукой свой бурдюк с водой и, сделав пару глотков, сплюнул на землю.
– Будто куры в рот насрали, чтоб их в Бездне ощипали, – пробурчал он.
Никто не услышал, но это все равно было правильные слова. Юноша медленно моргал, пялясь перед собой тупо. Тяжелая рука, чуть мокрая после утреннего омовения, взъерошила его волосы и полукровка нахохлился как обиженный воробей.
– Да ну Фредрик!
Серо-голубые глаза смотрели проводнику вслед мрачно, как грозовые облака, но без злобы. Арлин знала, что в Арлеме просто углядели сына, который… так и не родился? Умер? Затаил на отца обиду? Про рейнские растения девушка знала так мало, вот Арлем и спрашивал о них на досуге Фредрика, а тому так понравился интерес.
Конечно, никто на проводника на самом деле не обижался. Потом его еще поспрашивают о травах и дорогах Империи. Как день ясно, что держаться ближе к нему умно. Спокойней с ним, безопасней, будто правда рядом с родным отцом.

[indent]невидимая вуаль черного цвета опускалась на лицо, создавая собственную клетку из печали [горя, утопии] собственных воспоминаний, сплетенных нитями, падающих тенями нитей на глазницы, скрывая слезы. слезы тех давних дней, тех тихих одиноких парижских вечеров, под звуки маггловского саксофона, собирающего в берет монеты прохожих туристов. одна с видом на город, с видом на собственное отражение через тусклое давно грязное оконное стекло, которое давно пора очистить легким взмахом волшебной палочки, но предпочитала держать его в состоянии своего отражения [так же испачканное]. город наполнялся бывшими/нынешними/будущими любовниками, невидимое фантомное касание  е г о  пальцев на плечах, проникало до костей, рассыпая их вдребезги, чтобы последней посыпалась тонкая ключица [изуродовав красоту]. в тот самый момент, стоя у окна с видом на прекрасный париж вуаль черного цвета начала плести свои нити, чтобы и ныне прикрывать мое лицо.

[indent] от доверия. от веры. от возможностей. от любви. и последней из списка больше.

[indent] я простила ту весну, но дни последнего моего парижа не остались прощены до сих пор [наверное поэтому болит]. даже новые дни [годы] великобритании не зашили ту дыру где-то посредине нового оконного отражения с видом на лондон. ровно такой же исторический город, не такой романтичный, скорее сдержанный и закрытый [всем этим качествам мне еще нужно учиться // как бы не пыталась осваиваю их неумело, как первичные заклинания в шармбатон].

[indent] мосты на ла-манше сожжены и я [противоречиво] продолжаю жить дальше, строить новые [цепи // оковы] дни, но не отваживаюсь распускать вуаль. она мне нравится, разве я не выгляжу в ней привлекательно со сверкающей болью обиды в глазах? не на него. обидели меня и оно все еще где-то в слезах [пусть они горят].

[indent] //

[indent] не аппарирую, хочу пройтись пешком от квартиры и вдоль ветреной набережной темзы к месту, где уилльям макфасти назначил мне встречу. обнимаю себя за плечи, спасаясь от прохлады, с наслаждением поглядываю на тауэрский мост [красивый]. забавный факт: ходила по нему несколько раз в месяц, но никогда не была на самом верху, где и должна появиться.

[indent] ежедневно с уилльямом мы виделись на работе // наши отделы находятся в одном департаменте. порой мы могли поговорить [недолго] в коридоре или просто кивком поприветствовать друг друга, когда спешили. ничего особенного между нами не было, никаких искр или тайного желания, влюбленных мыслей. его раздумья и существо казались мне какими-то далекими, недосягаемыми. не возникало желания раскрыть его секреты, узнать его лучше, коснуться или попробовать на запах. а мое лицо все еще прикрыто вуалью.

[indent] по сути, мы не нужны друг другу и не существует причин для встреч [ни дружеских, ни любовных // никаких]. также я не находила аргументов против, чтобы не согласиться на эту встречу в таком удивительном месте. но, безусловно, размышляла: почему не просто заглянуть в таверну после работы или не встретиться сразу же после нее? может потому что лучше вне рабочего настроение? сегодня был выходной, я была отдохнувшая [вернее я уже нашла прореху в праве и намеренна подать судье в визенгамот, который запрашивал], спокойная и не такая увлеченная, как в министерстве. на работе глаза были устелены папирусами, буквами, бумагами, спорами и дискуссиями. сегодня я была другим человеком.

[indent] поворачиваюсь спиной к реке и скрываюсь в тихом одиноком месте [без магглов], оставив на асфальте пустой бумажный стаканчик из под кофе, который перевернулся и покатился от порыва воздуха созданного трансгрессией. в мгновение ока оказываюсь на одной из башен тауэрского моста, затягиваю пояс на пальто потуже и поднимаю голову. он стоит спиной ко мне и смотрит куда-то вдаль на город, направляю взгляд в ту же сторону и не могу разгадать на что именно он устремлен. бросаю короткий взгляд на свои наручные часы, по сути у меня в запасе еще было две минуты [не опоздала, появилась даже несколько раньше].

[indent] — bonjour, — не редко применяла родную форму приветствия, которую не возможно было не знать [владея французским или же нет]. медленно подхожу к собеседнику [молчаливому] и останавливаюсь по левую сторону от него.

[indent] вуаль опущена. город прекрасен.

Не успел капитан потянуться к двери, как обе тяжелые створки со скрипом открыли ему вид на холл. Здесь уже было темнее, чем на улице и миниатюрные девушки в одинаковых нарядах мельтешили из угла в угол зажигая свечи в настенных и напольных канделябрах. Арочные вырезы из камня по бокам поддерживали обод второго этажа, пестреющего резьбой по дорогому дереву. Гесс предположил, что это дуб, палисандр или того лучше бакаут, что везли по морю из португальских и испанских колоний. Под сапогами он ощутил мягкость — тяжелая ковровая дорожка цвета королевской розы — алая как кровь, чистая как слёзы. Она тянулась одиноким шлейфом по ступеням на второй этаж и скрывалась за дверями, видимо, главного зала.
Не успели закрыться за Гессом двери, как с него тут же принялись снимать одежду. Ничего против он не имел, тем более, когда это делают хрупкие женские ручки. Только вот дурные мысли не спешили покидать его голову, в тщетных попытках отыскать хоть малейший смысл в том, чем ему придется заниматься в ближайшие несколько месяцев. Во всяком случае, больше времени на это тратить Гесс не намерен.
Оставаясь в одной рубахе, уже заметно выстиранной и поношенной, да кожаных штанах с высоким поясом, он толкнул вальяжно двери в гостиную.
- Как душно. Надеюсь время будет лететь со скоростью пули, иначе я пущу её себе в висок. Принесите вина или рома, барышня, если в этом доме слышали об этих напитках.
Уставший с дороги, капитан присел в одинокое кресло у камина. Веки стремительно опустились, скрывая серо-зеленый цвет пиратских глаз. Запрокидывая голову, его пальцы потянулись к отросшей щетине. Еще немного и его будет не отличить от капитана Синяя Борода. Тепло от огня быстро согрело продрогшее под дождем тело и Гесс послабил шнуровку на рубахе, позволяя ей слегка разойтись в области груди, открывая вид на кулон - потертый, местами  выщербленный пиастр, отдающий багровым оттенком вплавленного по центру рубина.

ЛС, почта